Виктор Пелевин
ЗОМБИФИКАЦИЯ
 |
Опыт |
 |
|
Опыт |
|
"Зомбификация
всегда казалась
мне
страшнейшей из судеб"
Уэйд Дэвис
Обнаженный, Бонд вышел в коридор и разорвал несколько упаковок. Чуть позже, уже в белой рубашке и темно-синих брюках, он прошел в гостиную, придвинул стул к письменному столу возле окна и открыл "Дерево путешествий" Патрика Лэя Фермора. Эту удивительную книгу рекомендовал ему сам М.
Бонд дошел до середины раздела, посвященного Гаити.
Отец Косм дополняет этот перечень верованиями, согласно которым обладающие определенными силами люди превращаются в змей, некие "Лу-Гару" могут летать ночью в виде летучих мышей-вампиров и сосать детскую кровь, в еще кто-то может уменьшать себя до крохотных размеров и кататься по сельской местности в тыквах-горлянках. Еще более пугающим оказывается перечисление уголовно-мистических тайных обществ с кошмарными именами -- "Макандаль" (названо в честь гаитянского героя-отравителя), "Зобоп", члены которого практикуют грабеж, "Мазанца", "Капорелата" и "Винбиндинг". Это, по его словам, таинственные секты, чьи боги требуют -- вместо петуха, голубя, собаки или свиньи, что входит в нормальные ритуалы вуду -- жертвоприношения "безрогого козла". Выражение "безрогий козел", разумеется, обозначает человека..."
Бонд перелистывал страницы, и случайные отрывки складывались в его воображении в необычную картину темной религии с ужасающими ритуалами...
Герою романа Яна Флеминга "Live and Let Die" еще только предстоит помериться силами с мистером Бигом -- огромным седым негром-зомби, работающим на СМЕРШ и МВД, чьих связников он принимает в расположенном в центре Гарлема вудуистском храме, куда заходит отдохнуть от дел и поговорить по-русски. Отметим странную связь между тайными гаитянскими культами и сталинской контрразведкой, возникшую в сознании -- или подсознании -- известного английского писателя, и, пока Джеймс Бонд открывает свежую пачку "Честерфилда" и поправляет "Беретту" двадцать пятого калибра в подплечной замшевой кобуре, перенесемся на Гаити, чтобы выяснить, так ли верны слова насчет "темной религии".
В 1982 году этноботаник Уэйд Дэвис отправился на Гаити. Целью его поездки было изучение сообщений о случаях зомбификации -- магического убийства с последующим воскрешением жертвы и использованием ее в качестве рабочей силы. Дэвису удалось то, что не удавалось ни одному из ученых, занимавшихся до него этой проблемой -- он раскрыл тайну зомбификации, дав ей убедительное естественнонаучное объяснение. Другим результатом его исследований стала замечательная книга "Змей и Радуга", в которой он описал свои приключения. Для того, чтобы получить ответы на интересующие его вопросы, Дэвису пришлось изучить местные культы и чуть ли не вступить в одно из тайных обществ, в чем ему помог мудрый колдун-священник, с которым ему удалось наладить контакт. (Журнал "People" отмечает сходство работы Дэвиса с ранними книгами Карлоса Кастанеды; оно действительно есть, но носит несколько пародийный характер; эта книга хороша по-своему.)
Феномен зомбификации, ассоциирующийся обычно с религией вуду, не занимает в ней центрального места и существует как бы на ее периферии, служа одним из ее практических подтверждений -- тем самым "критерием истины", которого так не хватает многим другим учениям. Вуду действительно можно назвать религией -- если вспомнить, что сам термин "религия" происходит от латинского слова "связь". Эта система верований не сводится к какому-то отдельному культу, а является скорее сложным мистическим видением мира, связывающим воедино человека, природу и сверхъестественные -- то есть надприродные, лежащие вне знакомой реальности -- силы. В архаических обществах, отзвуком культуры которых является Вуду, святое и магическое тесно переплетено с повседневностью, поэтому попытка дать более-менее полное описание таких религиозных систем в конечном счете приводит к описанию всего образа жизни. Мы ограничимся только самым общим обзором и необходимыми для нашей темы деталями.
Духовная культура Гаити, стержнем которой служит Вуду, возникла как амальгама верований жителей множества африканских районов, в течение долгого срока поставлявших рабов для французских плантаторов острова, и европейских влияний -- в том числе католицизма. Образованию такого необычного "сплава" способствовала уникальная история страны, в течение ста лет бывшей единственной кроме Либерии независимой "черной" республикой. Официальным вероисповеданием элиты острова был католицизм, но его влияние практически не ощущалось за границами городов. И если городская жизнь была по духу близка к европейской -- богатые негритянки Порт-о-Принса щеголяли в парижских туалетах, говорили со своими образованными и тонкими мужьями по-французски и отправляли детей учиться за границу (словом, тропический Санкт Петербург, населенный неграми), -- то сельские общины, где рождалась народная культура, оставались осколками Африки, перенесенными к берегам другого континента. Историческая родина мало-помалу становилась мифом, и потомки выходцев из самых разных племен превращались в собственном сознании в "ti guinin" -- "Детей Гвинеи", еще одного варианта обетованной страны, куда после смерти уносилась душа.
На этом культурном фоне и возникла новая религия. Конечно, не новая -- новых религий не бывает -- а весьма интересная и необычная смесь элементов старого. Многие этнологи прослеживают связи вудуистских традиций с другими, часто очень далекими культурами -- например, церемония Ghede близка к ритуалу возрождения Озириса, отраженному в Книге Мертвых,-- но любопытней все же то, что выделяет Вуду.
Прежде всего -- глубокий демократизм этой религии, можно сказать, народность. Если в католицизме священник является "посредником" между верующим и Всевышним, то в вудуизме божества доступны любому, и духовная реальность не просто доступна -- она в прямом смысле нисходит на человека, когда в его тело вселяется дух. То, что в других религиях называется "одержанием", в Вуду является практической целью, достигаемой с помощью различных ритуалов. Как говорят об этом сами жители Гаити: "Католик идет в церковь, чтобы разговаривать о боге; вудуист танцует во дворе храма, чтобы стать богом".
Роль священника -- унгана -- заключается не только в объяснении духовной реальности, гадании и проведении церемоний, но и в сохранении этических и социальных норм, передаче знания; многообразие его функций делает его фактическим лидером общины.
Существование зомби не кажется обитателям острова чем-то странным или особенно интересным; это нечто не совсем ясное, но привычное с детства, как, скажем, отечественное понятие "ударник" -- все знают, что они где-то есть, кто-то их даже видел, но редко кому приходит в голову вдруг взять и заговорить на эту тему.
Концепция человека в Вуду служит основанием всех магических процедур, и выполняемые бокором (колдуном) ритуалы, строго подчиненные представлению о реальной человеческой природе, могут показаться экзотической импровизацией только представителю другой культуры; для вудуиста они точны, как действия хирурга. С точки зрения Вуду, человек представляет собой несколько тел, наложенных друг на друга, из которых обычному восприятию доступно только одно -- физическое, выразительно называемое corps cadavre. Следующее -- n'ame -- нечто вроде энергетического дубликата тела, позволяющего ему функционировать, "дух плоти". Он не является индивидуальным и после смерти медленно вытекает из тела, переходя к живущим в почве организмам -- полностью этот процесс занимает 18 месяцев. То, что называется душой, по вудуистским представлениям состоит из двух компонент, называемых ti bon ange и gros bon ange -- "маленький добрый ангел" и "большой добрый ангел". "Большой добрый ангел", подобно "духу плоти", является чисто энергетическим, но более тонким, и после смерти немедленно возвращается в бесконечный энергетический резервуар, питающий все живое. "Маленький добрый ангел" -- индивидуализированная часть души, источник всего личного. Он способен легко отделяться от тела и возвращаться назад (это происходит во время сновидений, или сильного испуга, или во время "одержимости" -- когда он временно замещается лоа (внешними духами). Именно "маленький добрый ангел" является мишенью магических операций и объектом магической защиты (в некоторых случаях хунган может помещать его в специальный глиняный кувшин, канари, откуда тот продолжает одушевлять тело).
Как правило, после шестнадцати успешных инкарнаций "маленький добрый ангел" вливается в Джо -- космическое дыхание, охватывающее всю вселенную.
Последний духовный компонент -- z'etoile -- находится на небе и связан не с телом человека, а с его судьбой; это личная "звезда", аллегорически представляемая в виде тыквы-горлянки, вмещающей надежды и "заказы" на будущую жизнь, автоматически формируемые действиями и мыслями индивида -- словом, то, что в Индии с удивительной меткостью называют кармой.
Исследователи вудуизма давно предполагали существование особого яда, "порошка зомби" -- но не было известно, что входит в его состав. Еще в 1938 году американский этнограф Зора Херстон, занимавшаяся изучением этой проблемы и видевшая одну женщину-зомби, пыталась дать естественнонаучное объяснение зомбификации.
Между тем, сами жители Гаити никогда не отрицали существования особого "яда зомби" -- больше того, о нем даже идет речь в местном уголовном кодексе, и за некоторую сумму денег вполне можно заказать порцию препарата у одного из многочисленных колдунов. Другое дело, что изготовленный им на продажу состав вряд ли подействует. Кроме того, с точки зрения самих колдунов, порошки вовсе не являются главным оружием их магического арсенала.
Основные виды вредоносного воздействия, применяемого ими, легко поддаются классификации.
Во-первых, это coup l'aire -- "воздушный удар", способ, которым насылают различные чары, могущие вызвать несчастье и болезнь. Духовно сильный человек может сопротивляться их действию и преодолеть его: по ошибке чары могут пасть на кого-нибудь другого. В связи с недостатком места мы не описываем технологию этой процедуры, незначительно отличающуюся от отечественных аналогов.
Во-вторых, это coupe n'ame -- "удар по душе", магический способ, с помощью которого похищается "маленький добрый ангел".
В-третьих, это coupe poudre -- "удар порошком", использование порошка, способного вызвать болезнь или смерть. Именно этот третий способ и применяется при зомбификации -- точнее, при получении так называемого zombi cadavre, зомби физическными названиями, как "разрежь-вода", "сломай-крылья" и т.д. Обязательной составной частью являются человеческие останки -- как правило, хорошо растертые кости черепа. Кроме того, используются различные виды ящериц, жаб, рыб и растений.
Уэйду Дэвису удалось получить образцы настоящего "порошка зомби" и полный комплект его составных частей, в который, помимо прочего, входили широко известная галлюциногенная жаба bufo marinus и рыбы Sphoeroides testudineus и Diodon hystrix. Образцы были сданы им на анализ в одну из американских лабораторий. Интересно, что в его рассказе о результатах исследований тоже появляется Джеймс Бонд -- на этот раз из романа "From Russia with love". Итак, Уэйд Дэвис приходит в лабораторию, куда отдал привезенные с Гаити образцы, и обращается к проводившему анализ специалисту:
-- О боже, а я-то думал, что вы специалист по наркотикам. Похоже, вы не очень знакомы с литературой.
Должно быть, я выглядел сконфуженно.
-- "Джеймс Бонд". Последняя сцена в "Из России с любовью", один из величайших моментов в ихтиотоксикологии. Английский агент ноль-ноль семь, совершенно беспомощный, парализованный и потерявший сознание от крохотной ранки, нанесенной спрятанным ножом.
Он встал и оглядел свою книжную полку. Каким-то образом ему удалось сохранить академический вид, даже когда он вытащил книжку в бумажной обложке из толщи неизвестных научных журналов.
-- Помню, что она была где-то здесь. Ага, вот.
Он процитировал: "Мелькнул ботинок с крохотным металлическим язычком. Бонд почувствовал острую боль в своей правой икре... Онемение поползло по его телу... Дышать стало тяжело... Бонд медленно повернулся на пятках и повалился на пол цвета красного вина".
Книга вернулась на полку.
-- У агента ноль-ноль семь не было ни одного шанса, -- сказал он с горечью, -- а Флеминг чертовски умен. Надо прочесть следующую книгу, чтобы понять, в чем тут дело. Лезвие было отравлено тетродотоксином, -- сообщил он, -- об этом написано в первой главе "Доктора Но".
-- А что это такое?
-- Нервный токсин, -- ответил он, -- и нет ничего сильнее.
Итак, благодаря усилиям Уэйда Дэвиса тайна "порошка зомби" была, наконец, разрешена -- активно воздействующей частью этого препарата является тетродотоксин, сильнейший яд, блокирующий передачу нервных импульсов путем "запирания" клеток для ионов натрия. Это вещество содержится во многих животных, в том числе в рыбе фугу -- близком родственнике рыб, используемых для приготовления порошка. Фугу в Японии считается деликатесом -- особым образом приготовленная, она вполне съедобна. Тем не менее, каждый год бывают сотни случаев смертельного отравления -- а фугу продолжают готовить. Но не потому, что это крайне вкусно и дает чрезвычайно яркое и свежее воспоминание о рискованном приключении, как пишут авторы нескольких мелькнувших в отечественной печати публикаций, пробовавшие фугу в японских ресторанах. Дело в том, что в небольших концентрациях тетродотоксин действует как наркотик, вызывая эйфорию и приятные физические ощущения, и задачей повара (лицензию на право приготовления фугу получить крайне сложно) является не полное удаление тетродотоксина, а понижение его концентрации до требуемого уровня. Когда повар все же ошибается, с отравленным происходит следующее -- сначала возникает ощущение покалывания в руках и ногах, затем наступает онемение всего тела и паралич; глаза приобретают стеклянный блеск. Наступает смерть - так в 1975 году погиб Мицугора Бандо VIII, артист театра Кабуки, объявленный правительством Японии живым национальным сокровищем,-- или полная видимость смерти, вводящая иногда в заблуждение самых опытных врачей. Несмотря на почти полную остановку всех жизненных функций, отравленный продолжает осознавать происходящее вокруг.
Вот описание случая отравления фугу, сделанное японским специалистом:
Трудно сказать, продолжил ли пострадавший свои гастрономические изыскания в области блюд из фугу. Японцы говорят по этому поводу следующее: "Те, кто ест фугу, глупы. Но те, кто не ест фугу, тоже глупы".
Открытие Уэйда Дэвиса объясняет физическую сторону зомбификации -- втертый в тело порошок вызывает своеобразный транс, внешне почти неотличимый от смерти; в ночь после похорон могила зомбифицированного раскапывается, и он с помощью специальной процедуры приводится в себя. Но дело здесь не только в яде, и, может быть, не столько в нем, сколько в психологическом механизме, который распространен настолько, что даже получил у антропологов специальное название -- "вуду-смерть".
Химический яд совершенно одинаково подействует на представителя любой культуры. Но каждая культура формирует свой собственный "психический фон", свой комплекс ожиданий и реакций, более-менее общий для всех ее представителей, который определяет не только социальное поведение людей, но и их психическое и физическое состояние. Причем этот "психический фон" существует не где-то вне людей, а исключительно в их сознании. Например, западный антрополог, занятый полевой работой в австралийской пустыне, и толпящиеся вокруг него аборигены находятся, несмотря на пространственную близость, в совершенно разных мирах. Пояснить это можно на очень простом примере. Австралийские колдуны аборигены носят с собой кости гигантских ящериц, выполняющие роль магического жезла. Стоит колдуну произнести смертный приговор и указать этим жезлом на кого-нибудь из своих соплеменников, как тот заболевает и умирает. Вот антропологическое описание действия такой "команды смерти":
Но если колдун попытается сделать то же самое с кем-нибудь из европейцев, хотя бы с тем же антропологом, вряд ли у него что-нибудь выйдет. Европеец просто не поймет значительности происходящего -- он увидит перед собой невысокого голого человека, махающего звериной костью и бормочущего какие-то слова. Будь это иначе, австралийские колдуны давно правили бы миром.
Все известные случаи зомбификации -- той же природы. Если европеец (или человек любой другой культуры) подвергнется действию "порошка зомби", то на него подействует только тетродотоксин, и он либо умрет, либо на время впадет в глубокую кому. А вот на сельского жителя Гаити подействует именно "порошок зомби", и, заметив, что он лежит в гробу и не дышит, он поймет, что кто-то из врагов продал его колдуну, который отделил его "маленького доброго ангела" от тела с помощью магической ловушки.
Магия существует; она чрезвычайно эффективна -- но только в своем собственном измерении. Чтобы она действовала на человека, необходимо существование "психического фона", делающего ее возможной. Необходим набор ожиданий, позволяющий определенным образом перенаправить психическую энергию -- именно перенаправить, потому что магические воздействия основаны не на мощных внешних влияниях, а на управлении внутренними процессами жертвы, на запуске психических механизмов, формируемых культурой и существующих только в ее рамках. Этот "психический фон" постепенно меняется -- словно кто-то перенастраивает наши "приемники" с одной радиостанции на другую. Мы давно перестали видеть водяных и леших, зато научились видеть летающие тарелки; раньше чудеса творили колдуны -- теперь этим занимаются какие-то подозрительные телегипнотизеры, но дело здесь не столько в них, сколько в нашей неосознанной готовности или осознанном нежелании участвовать в их кампаниях, основанных на использовании ими же создаваемого (дети с цветами, письма) "психического" фона.
Почти выкорчевав религию (которая в свое время с такой же тупой непримиримостью вытеснила магию), мы с радостным изумлением узнали, что кроме пыльных идеологических работников и участковых врачей о наших душах и телах могут позаботиться некие "экстрасенсы". И чем больше мы в это верим, чем больше к этому готовы, тем больше их будет. Но австралийский абориген, попавший на сеанс Анатолия Кашпировского, вряд ли осознал бы значительность ситуации -- скорее всего, он увидел бы невысокого одетого человека, бубнящего какие-то слова и пристально глядящего в зал. Иначе Анатолий Кашпировский давно сумел бы стать главным шаманом австралийских аборигенов.
Австралийскими аборигенами очень легко управлять. Но управлять нами до недавнего времени было немногим сложнее. Попробуем перенестись на десять-пятнадцать лет назад и увидеть принципы формирования уже полуразрушенного сейчас "психического фона" глазами антрополога.
Магия преследует нас с детства. Сначала нас украшают маленькой пентаграммой из красной пластмассы с портретом кудрявого покровителя всей малышни. При этом мы получаем первое из магических имен -- "октябрята", и узнаем, что "так назвали нас не зря -- в честь победы Октября". Интересно, что первая магическая инициация проводится в таком же возрасте только, пожалуй, у индейцев Хиваро (восточный Эквадор), когда ребенка угощают специальным составом, называемым маикуа, и отправляют на поиски своей души. Эта первая инициация (имеется в виду прием в октябрята) не несет в себе ничего угрожающего и, подобно игре в войну, является игрой в будущее.
Вторая инициация уже намного сложнее -- подросших детей обучают начаткам ритуала ("салют", "честное пионерское") и символике -- вручаются новый значок (пылающая пентаграмма из металлического сплава) и неравнобедренный треугольник из красной материи (его концы символизируют отца, сына и еще одного сына), который завязывается узлом в районе горлового центра и обеспечивает симпатическую связь с Красным Знаменем (поэтому значок просто вручается, а галстук как бы доверяется, и хоть он свободно продается за семьдесят копеек вместе с носками и мылом (напомним, что речь идет о середине семидесятых), но, купленный, становится сакральным объектом и требует особого отношения). Дается второй магический статус -- "пионер", и в сознание впервые вводится страх потерять его. Исключение из пионеров -- практически не встречающаяся процедура, но само упоминание ее возможности рождает в детской душе страх оказаться парией; этот страх начинает использоваться административно-педагогическим персоналом с целью упрощения "воспитания" и управления:
И, откуда-то сверху, приминая к земле, несется грозно-загадочное:
-- Всегда готов! -- повторяем мы, давая самим себе то, что Анатолий Кашпировский называет установкой. Причем делается это в детском возрасте, когда психика только формируется и крайне восприимчива. Потом, когда мы вырастаем, выясняется, что мы и правда готовы ко многому.
Третья массовая инициация -- прием в комсомол, совмещенный по времени с половым созреванием. К этому времени участие в многочисленных и малозаметных магических процедурах подготавливает нас к следующему, очень важной ступени -- интериоризации внешних структур. Этот процесс начинается несколько раньше -- еще в качестве "пионеров" мы делаем внутренними ритуалы, в которых нас заставляют участвовать -- например, даем друг другу "честное пионерское". Произнесение этого заклинания является надежной гарантией правдивости информации -- примерно так в уголовной среде "дают зуб", только "дающий зуб" и нарушающий слово лишается зуба, а дающий "честное пионерское" и нарушающий его оказывается наедине с разгневанной "пионерской совестью" -- социальной функцией, интериориозованной с помощью магии. Интериоризация -- длительный процесс завершающийся формированием так называемого "внутреннего парткома", с успехом заменяющего внешний у различного рода чиновников, редакторов и т.п. Действие внутреннего парткома протекает либо в форме визуализации -- человек, обдумывая требующую решения ситуацию, представляет себе нечто вроде заседания, на котором обсуждается его выбор (или визуализирует начальника и его реакцию), либо, на более глубокой стадии, в форме физических ощущений -- сосания под ложечкой, прилива крови к голове и т.д. ("Семен, нутром чую -- не наш он!") Интериоризация превращает наблюдателя в участника.
Новый магический статус комсомольца -- вещь уже серьезная. Он не приносит ощутимых выгод, но в состоянии принести ощутимые неприятности. На этом этапе практически отпадает громоздкая внешняя атрибутика пионерии -- символика переходит с индивидуального уровня на групповой: возникают различные "треугольники" и "пятерки" (так называют магических кураторов производственных подразделений и заместителей секретаря крупной комсомольской организации). То же касается и ритуала -- он не отмирает, а утончается и становится эзотерическим, то есть передаваемым непосредственно. Комсомольские работники определяют фасоны своих усиков и костюмов не опираясь на какие-то тексты или инструкции, а руководствуясь чутьем; то же чутье определяет их манеры и лексику. Комплект правил, которыми они руководствуются, невозможно сформулировать -- тем не менее почти любой комсомолец в состоянии заметить, соблюдаются эти правила или нет.
Здесь впервые проявляется чисто вудуистский феномен -- постоянно практикуемое "одержание". Представим себе нескольких молодых людей, идущих по коридору, обсуждая последний футбольный матч, баб и вообще жизнь. Все они настроены друг к другу вполне дружелюбно. Но вот они доходят до двери с надписью "Комитет ВЛКСМ", открывают дверь, входят внутрь и рассаживаются по местам. Обсуждается персональное дело комсомольца Сидорова, три минуты назад бывшего просто Василием. Изменяется все -- выражение лиц, манера говорить, даже тембр голоса. Причем людей, произносящих не своим голосом не свои мысли, пробирает дрожь неподдельной искренности -- они вовсе не лукавят, просто их "маленькие добрые ангелы" временно замещаются "партийными телами".
Выше мы говорили о концепции души в Вуду. Но и у советского человека, помимо физического, имеется несколько тонких тел, как бы наложенных друг на друга: бытовое, производственное, партийное, военное, интернациональное и депутатское. С гибелью физического тела они распадаются, за исключением производственного: после смерти советский человек некоторое время живет, как учит м.-л. философия, в плодах своих дел. Партийное тело начинает формироваться еще в детском саду, укрепляется в процессе магических инициаций и представляет собой интериоризированную партийно-государственную парадигму. Оно существует и у большинства беспартийных; именно эту компоненту души прославляет лозунг "Да здравствует советский человек -- строитель коммунизма!" Вот еще один пример группового одержания партийными телами, полностью вытесняющими все человеческое (он взят из книги Е.Боннэр "Постскриптум"):
Потом одна из женщин заявила, что она советская преподавательница и ехать со мной в одном купе не может. [Мы знаем, что после прибытия духа он называет себя; при этом меняются голос и манеры медиума -- В.П.] Другая и мужчины стали говорить что-то похожее. Кто-то вызвал проводницу. Уже все говорили громко, кричали. Проводница сказала, что раз у меня билет, то она выгнать меня не может. Крик усилился, стали подходить и включаться люди из других купе, они плотно забили коридор вагона, требовали остановки поезда и чтобы меня вышвырнуть. Кричали что-то про войну и про евреев... Мы протискивались мимо людей, и я прямо ощущала физические флюиды ненависти..."
Иногда партийное тело называют "тем парнем" -- он всегда рядом.
Когда газета "Правда" пишет: "Советские люди гневно осуждают..." -- здесь тоже имеется в виду психические процессы в партийном теле. Остальные тела похожи на партийное, но имеет свою специфику.
Происходящее на комсомольском собрании практически не отличается от одержания духом -- участники точно так же предоставляют свои тела некой силе, не являющейся их нормальным "я"; разница только в том, что здесь мы имеем дело с групповым одержанием системой. Смысл провозглашавшегося когда-то "воспитания нового человека" -- сделать это одержание индивидуальным и постоянным.
Следующая ступень инициации -- партия. То, что происходит в комсомоле -- только подготовка к ней; комсомольцы играют в партию точно так же, как пионеры играют в комсомол, а октябрята -- в пионеров. Об интенсивности происходящих в партии процессов можно судить по известному анекдоту о каннском фестивале фильмов ужасов, где разные "Челюсти" и "Механические апельсины" уступают все призы советской ленте "Утеря партбилета". Здесь в полной мере проявляется феномен "вуду-смерти" (многочисленные инфаркты, вызванные совершенно нематериальными партийными взысканиями), и действуют различные "воздушные удары" (coupe l'air) -- с занесением и без.
Племя Алгонкин (северо-восток Северной Америки) использует дурман (местное название виссокан) в ритуале инициации. Подростки запираются в специальных длинных строениях, где на протяжении двух трех недель едят исключительно дурман; выходя оттуда, они уже не помнят, что это такое -- быть детьми, зато знают, что стали взрослыми. Но вряд ли они понимают, что то что с ними было, является инициацией с ритуальным употреблением психотропа -- это понимаем только мы. Индейцы просто растут и превращаются из мальчиков в охотников и воинов; "психический фон" их культуры делает процедуру инициации естественным и необходимым процессом. Точно так же и мы не осознаем нашего постепенного затягивания в зубчатый механизм магии, и вспоминаем не этапы деформации нашего сознания, а майский ветер, теребящий концы свежевыглаженного галстука, или бледное лицо комсомольского функционера, интересующегося фамилией любимого литературного героя при "прохождении" райкома. Мы глядим на магию изнутри, мы там все вместе, и мы уже не помним, что это такое -- быть где-то еще.
В далеких друг от друга культурах действуют одинаковые законы, культуры отражаются друг в друге, выявляют свою общность -- и мы начинаем понимать, что в действительности с нами происходит. Иначе мы можем просто не ощутить этого -- так, как не слышим жужжания холодильника до того момента, когда оно вдруг затихает. ("Музыка стихла -- вернее, стало заметно, что она играла".)
Но культура отражается и в себе самой. Все заметные девиации "психического фона" тут же, как фотокамерой, фокусируются языком. Мы живем среди слов и того, что можно ими выразить. Словарь любого языка одновременно является полным каталогом доступных восприятию этой культуры феноменов; когда изменяется лексика, изменяется и наш мир, и наоборот.
Попробуем очень коротко списать механику этого процесса. Язык содержит "единицы смысла" (термин Карлоса Кастанеды), используемые в качестве строительного материала для создания лексического аппарата, соответствующего культуре психической деятельности. Эти "единицы смысла" уже есть -- они сформированы в далекой древности и, как правило, соответствуют корням слов. Лексика, отвечающая новому "психическому фону", возникает как результат переработки имеющихся смысловых единиц и формирования их новых сочетаний. Полная контролируемость этого процесса делает его удивительно точным зеркалом реальной природы нового состояния сознания; одновременно само это новое сознание формируется возникающей лексической структурой, дающей ему уже упоминавшуюся "установку".
Любое слово, каким-то образом соединяющее единицы смысла, подвергается подсознательному анализу; сами смысловые единицы не оказывают никакого воздействия, потому что одновременно служат строительным материалом и для самой культурной личности -- а воздействует энергия связи. Происходит внутреннее расщепление слов, каждое из которых становится элементарной гипнотической командой. Это свойственно и устоявшимся лексическим конструкциям, но энергия связи смысловых единиц (ее можно сравнить с энергией химической связи), существующая в них, как раз и поддерживает то, что называют национальным менталитетом, формируя ассоциативные ряды, общие для всех носителей языка.
Здесь могут существовать два извращения -- либо такие конструкции, которые можно назвать "бинарным лексическим оружием" (деструктивное и шизофреническое сочетание безвредных по отдельности смысловых единиц), либо неслова -- хаотические сочетания букв и звуков, дырявящие своей полной бессмысленностью прежний "психический фон", одновременно замещая его элементы -- то же делает с клеткой вирус. (Поэтому носители нового "психического фона" заражают им всех остальных, распространяя шизофреническую лексику; им важно не реорганизовать Рабкрин, а "реорганизовать чужую психику, проделав в ней как можно больше брешей.)
Посмотрим, какие пилюли каждый день глотала наша душа.
Мы ходим по улицам, со стен которых на нас смотрят
Это не какие-то исключения, а просто первое, что вспоминается. Любой может проверить степень распространенности лексической шизофрении, вспомнив названия мест своей работы и учебы (тех-ни-кум, пэтэу, МИИГАИК). И это только эхо лексического Чернобыля первых лет советской власти.
Все эти древнетатарско-марсианские термины рождают ощущение какой-то непреклонной нечеловеческой силы -- ничто человеческое не может так называться; Это, если вспомнить гаитянскую терминологию, "лексический удар", настигающий любого, кто хоть изредка поднимает взгляд на разноцветные вывески советских учреждений; впрочем, демонические имена смотрят на нас и с крышек люков под ногами.
Существует так же шизофрения словосочетаний (товарищ командующий и прочие оксюмороны) и предложений (почти любой лозунг на крышах домов - "СЛАВА КПСС!", "Да здравствует ленинская внешняя политика Политбюро ЦК КПСС!", "Крепи трудом демократию!"). Смысла во всем этом столько же, сколько в лозунге, висевшем, как рассказывают, над вокзалом в Казани: "Коммунизм -- пыздыр максымардыш пыж!" -- только последняя конструкция намного мощнее. Существует даже шизофрения знаков препинания: газета "Правда"; газета "Известия".
Теперь вспомним Зору Херстон: "Ясно, что он (порошок зомби) разрушает ту часть мозга, которая ведает речью и силой воли". (Магические инициации приводят к замещению свободной воли многочисленными "так надо"-комплексами.)
Разумеется, в любой культуре существует некоторое количество оксюморонов и "неслов" -- как в каждом организме присутствуют бактерии и вирусы. Но кроме нашей культуры на оксюморонах не основана ни одна, разве что дзэн-буддизм. (Кстати, целью в обоих случаях служит одно и то же -- разрушение старого психического уклада, но в одном случае ищут озарения, в другом -- вызывают принудительное "отемнение"; идя вперед и пятясь назад, мы делаем одинаковые движения.)
Мы приводили названия гаитянских уголовно-мистических обществ и имена местных злых духов, напугавшие Патрика Лэй Фермора. Эта кошмарность, довольно, впрочем, музыкальная для советского уха, функциональна -- она является одним из многих элементов, создающих "психический фон", который делает возможным зомбификацию. Страх перед непонятным и ощущение присутствия некой злой и могущественной силы, в любой момент могущей поглотить каждого -- ее непременные условия, та "дверь", через которую и проходит "удар по душе", какие бы силы эти не занимались -- Китта с Мондогом или Кэгэбэ с Муром, и где бы это ни происходило - во дворе гаитянского унформа, или у стен серого, как ГУМ, ЦУМа.
Говоря о своих зомбифицированных знакомых, жители Гаити употребляют очень характерную идиому: "пройти через землю" или "пройти под землей". Мы уже знаем, что физиологический аспект зомбификации объясняется применением тетродотоксина, но мы не говорили о том, как трактует эту процедуру культура Вуду.
С точки зрения вудуиста, зомбификация требует двух условий: неестественной смерти и магической церемонии на кладбище. Магическая сила бокора вызывает "смерть" жертвы; ее хоронят (во многих случаях будущие зомби гибнут от удушья), а на следующую ночь откапывают. Человека, уже получившего сильнейшую психическую травму, избивают, связывают, кладут перед крестом, чтобы дать ему новое имя, затем опять избивают. После крещения его заставляют принять большую дозу дурмана (гаитянское название -- "зомбический огурец" -- связано, видимо, с формой корня); дурман вызывает у жертвы потерю ориентации и амнезию. После этого зомбифицированного увозят куда-то в ночь.
Теперь вспомним, как в тридцатые годы проходил арест "врага народа" (типичный пример негативного магического статуса). Человек возвращается с работы, ужинает под блеяние радиоприемника и ложится спать. И вдруг, посреди ночи -- они всегда приходили ночью -- в его жилище врывается банда каких-то оперуполномоченных, посланцев райотдела (Рай от дел?) Энкавэдэ. Предъявление ордера, несколько суровых фраз, короткий обыск, конвоирование. От гаитянской эту процедуру отличает в основном то, что увозят в ночь раньше, чем избивают (во время допроса) и дают новое имя (что-нибудь вроде Щ-5842) -- впрочем, как и на Гаити, многие погибают до зомбификации.
Другим мощным зомбификатором является служба в армии. После зомбилизации человека обривают, переодевают и дают ему официальный статус "рядового". Одновременно он получает неофициальный, но куда более существенный для дальнейшего, статус "салаги". "Салага" подвергается частым ночным избиениям со стороны старослужащих, стирает их белье, выполняет унизительные операции вроде чистки пола уборной зубной щеткой. Затем он поучает промежуточный статус "черпака" и "деда" (на этой стадии он начинает принимать участие в ритуалах зомбификации новобранцев; внешней атрибутикой является сильно выгнутая пряжка ремня и сапоги "гармошкой"). Последняя стадия -- "дембель" -- непосредственно предшествует дезомбилизации. Интересно, что в армии сосуществует формальная (политзанятия, ритуалы) и неформальная (неуставные отношения) социально-магические структуры, которые дополняют друг друга и обеспечивают глубину и интенсивность зомбифицирования.
Один из бывших начальников СССР в промежутке между двумя инсультами отметил: "Армия -- великая школа жизни". Сейчас уже трудно узнать, что именно он понимал под жизнью. Но то, что в армии в символической форме усваиваются основные принципы функционирования зомбического общества, несомненно.
Механизм зомбификации многократно проявляется в наших жизнях и в более мягкой форме. Даже существует калька гаитянской идиомы -- "пройти под землей". Вступая в комсомол, мы "проходим" райком; подписывая характеристику, мы "проходим" различные пятерки и треугольники, и т.п. Много раз повторенная микрозомбификация дает зомби, не уступающих лучшим зарубежным образцам, полученным в результате однократной процедуры.
Точный культурный дубликат общества, построенного в СССР, найти невозможно. Можно проводить более-менее удачные параллели с империей инков, с древнешумерскими государствами и вообще с любой архаичной культурой. Но наша социально-магическая структура слишком эклектична, чтобы хоть одна из этих аналогий была полной. Может показаться (некоторым действительно кажется), что в двадцатые годы работала какая-то секретная комиссия, отбиравшая самые иррациональные ритуалы из магического наследия прошлого, придавая им новую форму. Но, видимо, все было проще.
Представим себе небольшое село, стоящее на холме -- некоторые дома уже очень стары, другие, наоборот, построены по самым последним проектам, а большинство -- нечто среднее между первым и вторым. Бок о бок стоят полузаброшенная церковь и недостроенный клуб. В одних окнах мигает керосиновая лампа, в других горит электричество; где-то чуть слышно играет балалайка, которую перекрывает радиомузыка со столба. Словом, обычная жизнь, остатки нового и старого, переплетенные самым причудливым образом.
Теперь представим себе бульдозериста, который, начитавшись каких-то брошюр, решил смести всю эту отсталость и построить новый поселок на совершенно гладком месте. Сырой октябрьской ночью он садится в бульдозер и в несколько приемов срезает всю верхнюю часть холма с деревней и жителями. И вот, когда бульдозер крутится в грязи, разравнивая будущую стройплощадку, происходит нечто совершенно неожиданное: бульдозер вдруг проваливается в подземную пустоту -- вокруг оказываются какие-то полусгнившие бревна, человеческие и лошадиные скелеты, черепки и куски ржавчины. Бульдозер оказался в могиле. Ни бульдозерист, ни авторы вдохновивших его брошюр не учли, что когда они сметут все, что по их мнению устарело, обнажится то, что было под этим, то есть нечто куда более древнее.
Психика человека точно также имеет множество культурных слоев. Если срезать верхний слой психической культуры, объявив его набором предрассудков, заблуждений и классово чуждых точек зрения, обнажится темное бессознательное с остатками существовавших раньше психических образований. Все преемственно; вчерашнее вложено в сегодняшнее, как матрешка в матрешку, и тот, кто попробует снять с настоящего стружку, чтобы затем раскрасить его под будущее, в результате провалится в очень далекое прошлое.
Именно это и произошло. Психический котлован, вырытый в душах с целью строительства "нового человека" на месте неподходящего старого, привел к оживлению огромного числа архаичных психоформ и их остатков, относящихся к разным способам виденья мира и эпохам; эти древности, чуть припудренные смесью политэкономии, убогой философии и прошлого утопизма, и заняли место разрушенной картины мира. Трудно увидеть что нибудь новое в государственном рабовладении, полном обесценивании человеческой жизни, воскрешении "курултая" в качестве высшего органа власти (так у татаро-монголов назывался "съезд"; на одном из таких курултаев и было принято решение о набеге на Русь). Как и в случае с шизолексикой, нет необходимости специально подыскивать примеры -- их полно вокруг. Наша культура похожа на гаитянскую -- это такой же сплав архаики с современностью, только эксгумированные из бессознательного психоформы считаются результатами коммунистического воспитания (хотя в некотором смысле все именно так и обстоит).
Когда во время партсобрания за окном трижды каркает ворона и члены бюро незаметно сплевывают через левое плечо или крестят под столом животы, это не проявление суеверия, временно омрачающего высшую форму человеческой деятельности, а искаженное переплетение древних психических феноменов, из которых самым поздним является крестное знамение.
Во всем надо искать экономическую основу, учил нас марксизм. Попробуем рассмотреть зомбификацию как социальный процесс.
Секретные общества Гаити, несмотря на свою секретность, контролируют практически всю территорию острова. Их названия, изменяющиеся от одной части страны к другой, включают уже знакомые нам имена: Зобоп, Бизанго, Макандаль, "Серые свиньи" и пр. Для того, чтобы вступить в тайное общество, требуется приглашение ("мы тут посоветовались и думаем -- пора тебе, Ваня, в серые свиньи...") и инициации. Общества строго иерархичны; в них принимают мужчин и женщин. Существуют членские билеты, тайные пароли, униформы и ритуалы: особые танцы, исполняемые хором песни ("разрушим до основанья, а затем...") и барабанные ритмы. Особая роль, по оценке гаитянского антрополога Мишеля Лягера, отводится ритуалам, призванным "сплотить ряды" тайного общества -- это сборища, проводимые исключительно ночью (совсем как заседания Политбюро при Сталине), начинающиеся вызовом духов и завершающиеся торжественным шествием позади священного гроба, известного как секей модуле.
Согласно Мишелю Лягеру, тайные общества являются мощной квазиполитической силой вудуистской культуры. Их происхождение восходит к временам борьбы за независимость; после победы революции они сохранили свою секретность и влияние. Это как бы параллельная структура власти, о которой известно только то, что она существует.
Теперь вернемся к зомбификации. В глазах городской интеллигенции Гаити зомбификация -- преступная деятельность, которую следует как можно скорей разоблачить и уничтожить. Но с точки зрения вудуиста из сельских районов, зомбификация -- социальный регулятор, так как ей подвергаются только нарушители установившихся норм, и только по приговору тайных обществ. Последние контролируют приготовление ядов, их применение и саму процедуру. А о том, что происходит с зомби, можно судить по истории одного из них, приведенной в книге Дэвиса.
Вместе со многими другими зомби он работал в поле от зари до зари, останавливаясь только для приема пищи один раз в день. Пища была обычной, за исключением того, что соль была под строгим запретом. Он осознавал, что с ним произошло, помнил потерю семьи, друзей и своей земли, помнил желание вернуться. Но его жизнь была подобна странному сну -- события, восприятия и объекты взаимодействовали сами по себе и полностью вне его контроля. Фактически, никакой власти над происходящим не было. Решения не имели смысла, и сознательное действие было невозможным".
Существует множество описаний психического состояния заключенных социалистического лагеря -- они очень похожи. Многие зомбифицированные были членами Союза писателей, так что зомби описаны снаружи и изнутри. Для вудуиста зомби кадавр (зомби физического тела) -- это все составляющие человека кроме "маленького доброго ангела". Классическое определение зомби -- "тело без характера и воли". Это идеальный труженик, которому не нужны даже ежедневные стакан водки и час игры на гармони.
Представим себе, что какое-нибудь из тайных обществ Гаити, например "Серые свиньи", вдруг пришло бы к власти и заметило, что все остальное население острова варварски нарушает принятые у "серых свиней" ритуалы и нормы социального поведения, а так же живет неизвестно зачем.
Видимо, результатом была бы массовое превращение населения в "безрогих козлов" и появления Гаитянского управления лагерей. Следующим этапом было бы движение к высшей фазе зомбификации -- обработка всего населения, начиная с младенчества. При этом применяемые процедуры стали бы более мягкими, незаметными и растянутыми во времени. Одним из зомбификаторов стала бы культура -- появятся зомбический реализм и как бы полузапрещенный зомбический модернизм ("Мы входим в мавзолей, как в кабинет рентгеновский... И Ленин, как рентгеном, просвечивает нас..."); зомбическая философия ("трагизм смерти снимается марксизмом следующим образом...") и зомбическая мифология ("Когда мне бывает трудно, -- сказал нашему корреспонденту парторг Лупоянов, -- когда я не знаю, что сказать людям, я иду на Красную площадь, выстаиваю долгую очередь в Мавзолей, спускаюсь вниз и как бы просветляюсь духом..."); газеты, радио и телевидение стали бы средствами массовой дезинформации и использовались бы для формирования стиснутого осознания, делающего возможным зомбификацию.
Единственная слабость этой системы в том, что из-за поголовной зомбификации у власти тоже рано или поздно окажутся зомби. С этого момента начинается разброд, хаос и стагнация -- с уходом Хозяина исчезает магическая сила, поддерживающая описанное Нарциссом состояние. У ветеранов зомбификации это вызовет ностальгию по когда-то направляющей их руке и "порядку"; к другим могут вернуться их "маленькие добрые ангелы", и они опять станут людьми, а не носителями "нового" или "классового" сознания.
Зомби могут освободиться только после смерти колдуна. Но, как известно, хитрый колдун может долго скрывать свою смерть.
Говорят, на Павелецком вокзале города Москвы находится любопытный музей -- "траурный поезд В.И.Ленина".
Специальные погребальные экипажи известны очень давно -- взять хотя бы подожженные корабли, на которых вожди викингов отправлялись в последнее плаванье. Еще древний обычай давать усопшему провожатых -- это и терракотовая армия Цинь Шихуана, и задушенные слуги в шумерских гробницах, и жены индийских правителей, живыми восходившие на погребальные костры.
Но ни у одного из правителей древности не было таких пышных, почти уже вековых похорон, как у В.И.Ленина; никогда еще провожатыми не становилось столько народов, а целая страна -- траурной машиной времени.
И все же советские люди не одиноки во вселенной. Среди магических объектов, используемых аборигенами островов Океании, есть так называемый "рампа-рамп". Это особым образом высушенный мертвец колдун в специальном соломенном футляре ("рампа-рампа" оплетают в солому примерно так же, как винную бутыль). Его хранят исключительно в вертикальном положении, прибивая или крепко привязывая к стене хижины. Если он сорвется со стены, хозяев ждут серьезные беды. Но пока рампа рамп надежно закреплен, он обеспечивает семье удачу и процветание, а также связь с загробным миром.
Вот только неизвестно, живей он всех живых в деревне, или все же чуть чуть мертвее.